С того памятного дня минул почти год. Все это время Хагас провел в бесконечном отчаянии. Он по-прежнему был слаб, непростительно слаб. Надежды на то, что когда-нибудь у него проявится символ хранителя, а вместе с тем и необыкновенная сила, обернулись прахом. Символ-то появился, а вот сила… Хагас пытался почувствовать ее в себе, но ощущал лишь жалкие отголоски способностей Уруки. Со временем он научился улавливать малейшие колебания воздуха и даже немного менять скорость и направление ветра, но этих умений хватало разве на то, чтобы раздуть костер. Хуже того – у Хагаса не получалось как следует управлять своим символом. То его невозможно было вызвать даже усилием воли, то он возникал сам собой при малейших признаках опасности – стоило, например, однажды кому-то в трактире грохнуть кружкой об стол громче, чем обычно. Хагас тогда сидел в тени, подперев лоб ладонью, поэтому никто ничего не заметил, но после этого случая он стал совсем избегать людных мест. Все чаще он приходил в свое ущелье, которое жители окрестных деревень прозвали «Ущельем плача» – доносившаяся из него во время смерча песня Тэгу показалась им горестным стенанием, которое издавали скалы. Хагас надеялся снова услышать там голос брата, но шли дни, недели, месяцы, а Тэгу молчал… Как же теперь его спасти?! Лишившись брата, Хагас привык надеяться только на себя. Ему даже не приходило в голову обратиться за помощью к кому-то еще, но в последнее время он стал все чаще задумываться об этом. Вот только к кому? Помнится, родной клан был слишком законопослушным, чтобы противиться воле императора и идти вызволять мальчика, существование которого правящая семья считала опасным. Принц Темудан ясно дал понять, что в том положении, в каком находится он сам, помочь ничем не сможет. А больше обращаться было не к кому… Жрица? Другие хранители? Чушь. Что может сделать какая-то девчонка из другого мира, даже если она и появится? А хранители… Уруки даже не смог добраться до дворца, и теперь в бегах. Остальные, похоже, тоже где-то прячутся и не высовываются… В конце концов Хагас решил, что родной клан все-таки надежней. Даже если все в нем уже и думать забыли о Тэгу, можно напомнить, кому многие из членов клана обязаны жизнью, и убедить их поднять восстание против императора Тэгиру. Шестнадцать лет назад никто бы на это не решился, но сейчас все чаще и чаще в столице, да и по всей стране, возникали мятежи. Если бы восстал клан Урутай, народ присоединился бы к нему, Хагас был уверен.
И он направился в родные края – в западные земли Хоккана, с их бескрайними лугами, холмами и лесами. Хагас и не представлял, как он соскучился по этим местам. Он мечтал вернуться сюда вместе с братом, но теперь приходилось идти одному, и от этого только больней щемило сердце. Добравшись до окраин той долины, где стояла их деревня, Хагас с трепетом вгляделся вдаль. Он ожидал увидеть знакомую изгородь, белые шапки домов, столбики дыма, поднимающегося от очагов, но ничего этого не было. Вплоть до самых холмов простиралась пустая равнина, поросшая чахлой травой и редкими пятнами кустарника. Вместо каменной изгороди лишь кое-где высились горки белых булыжников, между которыми гулял промозглый ветер. Хагас нахмурился – неужели ошибся? Но нет же, вон знакомый лесок, вон то раскидистое дерево, на которое они с Тэгу любили взбираться, а вон там стоял придорожный колодец, возле которого они обычно играли. Теперь о колодце напоминала лишь небольшая груда камней. Дорога к нему почти вся заросла, и едва Хагас подошел ближе, под ногами что-то хрустнуло. Кости. Белые, обглоданные человеческие кости. Хагас в отчаянии осмотрелся кругом. Теперь он понял – горки камней были могилами. Десятки могил выросли там, где когда-то жил гордый и многочисленный клан Урутай, где прошло их с Тэгу детство. Слезы сами навернулись на глаза. Хагас присел на край одного из камней, из заплечной сумки вытащил флягу с водой, отхлебнул, сглотнув ком в горле. Он все отдал бы сейчас, чтобы выпить что-нибудь покрепче, но крепче у него ничего не было, и не у кого было попросить.
Он знал, кто мог погубить их клан. Проклятые саблезубые мохнороги. Они и раньше нападали на деревню, пожирали овец, лошадей, а зачастую и людей. В зубах мохнорога, прямо на глазах Хагаса и Тэгу, погиб их отец. Именно тогда у Тэгу впервые и пробудилась его сила. Глядя, как огромный зверь пожирает отца, брат закричал от страха, и постепенно крик превратился в протяжное пение, которое разорвало монстра на куски. А Хагас тогда только и мог цепляться за брата, прижиматься к нему, уткнувшись в плечо, зажмурив глаза, лишь бы не видеть весь этот ужас. Он и потом только и мог, что цепляться и верить, что Тэгу спасет, защитит. А сам его защитить не сумел… Хагас вытер невольные слезы и встал. Он попытался найти то место, где когда-то стоял их дом, но так и не смог. Скорее всего, от него не осталось и камня на камне. И всюду кости, кости… А ведь среди этих людей могли быть их соседи. И может быть даже старейшина, Сонги – он наверняка держался до последнего… Брат своим пением отвадил мохнорогов от деревни, и они почти не появлялись, но после того, как Тэгу забрали воины императора, хищники наверняка стали вновь терроризировать клан.
Хагас обошел почти все могилы, когда в звенящей тишине внезапно послышался трубный рев. Воин напрягся – без сомнения, это они, мохнороги. Родного клана больше нет, а эти твари еще живы! Он обернулся на рев и почти сразу увидел, как из ближайшего леса на него несется огромный зверь с костлявой головой, покрытыми шерстью рогами и широким лохматым туловищем. Хагас выхватил меч. Мохнорогов не брали стрелы и даже копья, шкура у них была почти непробиваемой, а мечом еще надо было успеть дотянуться – хищник наскакивал мгновенно, заглатывая в пасть сразу чуть ли не половину туловища и обвивая жертву длинным языком, чтобы та не смогла вырваться. И сразу с хрустом смыкал зубы, перегрызая пополам, ломая кости и разбрызгивая кровь. Чуть ли не единственным способом убить мохнорога было перерубить ему череп, но такое очень мало кому удавалось. Разве что Тэгу мог разметать этих тварей в клочки… но это же Тэгу.
Хагас одним махом взлетел на ближайшую гору камней, принял знакомую стойку, пытаясь унять бешено колотящее сердце. Обеими руками сжал рукоятку меча, занес его для удара. Пусть у него нет такой силы, как у брата, но кое-чему он все же научился. Он сможет постоять за себя и отомстить за смерть соплеменников. Монстр уже был совсем рядом – зияющие черные дыры вместо глаз, гнилостная вонь из широко распахнутой многозубой пасти. Хагас ринулся на него сверху вниз, вложив всю силу в удар. Хрустнул толстый череп, брызнула кровь, в сторону отлетели несколько зубов и перерубленный длинный язык. Чудовище рухнуло, как подкошенное, и от падения этой тяжелой туши, казалось, содрогнулась земля. Хагас упал прямо на поверженного мохнорога, быстро протер рукавом глаза – в них попали капли то ли крови, то ли слюней этой твари. Зверь под ним не шевелился. Хагас унял дрожь во всем теле, осторожно поднялся, оглядел убитого хищника. Вроде не самая крупная особь, хотя сейчас было трудно определить – в детстве они все казались страшно огромными. Вытер пот со лба, и тут глаза вдруг пронзила резкая боль. Хагас нащупал в сумке флягу, вылил на ладони остатки воды, умылся – вроде полегчало, но небольшая резь в глазах осталась. Вспомнил, что слюна мохнорога может быть ядовита, и что принц Темудан заболел неизлечимой тэндзайбё – «карой небес» – как раз после встречи с одним из этих монстров. Мотнул головой, отгоняя ненужные мысли – ерунда, с ним такого не случится. И решил, что пора возвращаться – не ровен час, еще откуда-нибудь выскочит очередной мохнорог.
*** Дорога обратно к Торану оказалась куда тяжелее, чем путь в долину Урутай. Если туда Хагас дошел всего за четыре дня, то назад добирался уже неделю. В первый день он не придал значения навалившейся на него странной усталости, списал ее на свое паршивое душевное состояние и решил просто пораньше остановиться на ночлег. А утром проснулся от озноба и едва поднялся. Голова была тяжелой, перед глазами плясали темные круги, однако Хагас снова отправился в путь. К вечеру стало еще хуже. Его бросало то в жар, то в холод, дрожь била, не переставая, голова раскалывалась. По дороге Хагас встретил бродячего аптекаря, приобрел у него какие-то порошки, принял их на ночь и смог более-менее спокойно уснуть. Но на следующий день его лихорадка только усилилась. Перед глазами все расплывалось. Хагас уже сознавал, что от мохнорога он не так легко отделался, как казалось на первый взгляд. Похоже, этим чудовищам суждено было погубить абсолютно весь клан Урутай, включая одного из последних его представителей. Но сдаваться Хагас не собирался.
На четвертый день в одном из попутных городов он все-таки обратился к лекарю, сухонькому старичку. Расспросив о самочувствии, лекарь внимательно осмотрел его глаза, ощупал торс, послушал дыхание через особую трубку, покачал головой и грустно заявил: – Вынужден вас огорчить, молодой человек. Эта болезнь неизлечима. – Тэндзайбё? – выдохнул Хагас. – Да, она самая. У нее разные симптомы. Обычно помимо жара у больных сразу отнимаются ноги или руки, начинается отмирание тканей. У вас же болезнь, вероятно, затронет только внутренние органы, и вот, еще глаза… Вам нужен покой и еще раз покой, по возможности лежачий режим. Больше помочь, к сожалению, ничем не смогу. – Сколько… сколько мне осталось? – тихо спросил Хагас старичка, с трудом сосредотачивая на нем взгляд. Лекарь задумчиво пошамкал губами. – Трудно сказать. Может быть, пара месяцев, а может и пара дней. Смотря как будет развиваться болезнь. Кто-то угасает сразу, кто-то медленно гниет заживо… Я могу взять вас под наблюдение и по мере возможности замедлить этот процесс, разумеется, за особую плату. – Спасибо, не надо. Хагас отсчитал несколько медяков лекарю за прием, с трудом встал и направился к выходу.
Ему нельзя, никак нельзя умирать, пока брат не вызволен из плена! Оставалась последняя надежда – обратиться к принцу Темудану и попросить его о помощи. Принцу еще шестнадцать лет назад все предрекали, что он вот-вот умрет. Он лишен ног и руки, но все-таки до сих пор жив! Возможно, он знает, как если не победить, то хотя бы остановить эту болезнь. Ну, а если нет… Нужно напоследок попросить его позаботиться о Тэгу. Может, получится даже увидеться с братом – вдруг умирающему они не откажут? Только бы успеть добраться до Торана! А там можно и умереть… Почему-то Хагас чувствовал, что как только он умрет, его половина символа хранителя передастся брату. Тэгу станет полноценным хранителем Генбу и даже, наверное, обретет еще большую силу. Ведь Хагас по сути даже не хранитель – так, жалкая тень своего брата. Символ с самого начала должен был достаться Тэгу целиком, а Хагас… лучше бы он вообще не родился. Если бы его не было, возможно, их мать была бы жива – ей трудно дались роды второго близнеца. Нигде, ни в чем от него не было толку, одни только неприятности… Так он думал, лежа на телеге, груженой хворостом, и глядя невидящим взором в холодное мутное небо. Последние два дня Хагас передвигался в основном на попутных повозках и телегах, хотя крестьяне неохотно брали в попутчики сомнительного больного типа, с виду напоминающего наемника. А чтобы купить коня, ему едва хватило бы последних монет, и к тому же, он вряд ли долго удержался бы в седле. Жар не спадал, все тело ломило, резь в глазах становилась нестерпимой – Хагас уже с трудом видел дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Он стал ориентироваться на звуки, на потоки ветра – вот когда пригодилось отголоски силы Уруки.
Телега скрипнула, остановилась. Ее хозяин, сидящий впереди, повернулся к Хагасу: – Эй, не уснул там? Дальше дорога расходится. В Торан прямо, а мне налево. Хагас поднялся, медленно, чтобы не закружилась голова, и осторожно слез с телеги. Крестьянин скептически хмыкнул: – Сам-то дойдешь? Что-то вид у тебя совсем неважный… – Дойду, – кивнул Хагас. – Спасибо, что подвез. – Ну, прощевай! Тут Ирумей недалеко – вон, уже виднеется. А там, глядишь, тебя еще кто-нибудь подвезет. Хагас попробовал вглядеться вдаль, куда указывал крестьянин, но не увидел ровным счетом ничего, словно плотный серый туман укрывал от него городские стены. Щелкнул кнут, снова заскрипела телега, застучали лошадиные копыта. Хагас глубоко вдохнул, впуская в разгоряченные легкие прохладный воздух, и зашагал по дороге. Но с каждым шагом идти становилось все труднее. Ноги не слушались, голова гудела, набухшие веки закрывались сами собой. «Я должен, должен идти, – мысленно повторял сам себе Хагас. – Если это Ирумей, столица уже довольно близко. Еще день или два продержаться… Только бы добраться к Тэгу. Иначе…» Он ощутил, что ноги предательски подгибаются, не удержался и рухнул спиной в придорожную пыль. Небо померкло и растворилось в черной глубокой пустоте…
Из беспамятства Хагаса выдернул звонкий девичий голос, пробившийся сквозь тишину и мрак: – …там человеку плохо! Надо помочь! К этому голосу присоединился еще один, кажется, женщины постарше. Хагас с трудом разлепил глаза – их словно забили дорожной пылью – и увидел мутный силуэт склонившейся к нему девушки. Она протянула руку, чтобы дотронуться до его лица – на пальце блеснуло какое-то украшение. Прохладная ладошка на несколько секунд принесла облегчение пылающему лбу, но тут же взмыла вверх. Незнакомки что-то говорили, их слова доносились до Хагаса будто сквозь густой, вязкий туман. Он с трудом понимал, о чем они там щебечут. Кажется, его собирались везти к лекарю. Хотелось им сказать: «Тэндзайбё неизлечима. Лучше отвезите меня в Торан, пока еще не поздно!» Но во рту пересохло, язык не ворочался, губы слиплись, и Хагас не смог произнести ни звука. Он почувствовал, как его пытаются поднять на ноги, попробовал удержаться в вертикальном положении, но тут все вокруг поплыло, в глазах снова потемнело, и он потерял сознание.
Хагас одним махом взлетел на ближайшую гору камней, принял знакомую стойку, пытаясь унять бешено колотящее сердце. Обеими руками сжал рукоятку меча, занес его для удара. Пусть у него нет такой силы, как у брата, но кое-чему он все же научился. Он сможет постоять за себя и отомстить за смерть соплеменников. 
